Церковное просветительство, имеющее своей задачей максимально способствовать апостольской деятельности Христовой Церкви, немыслимо без осознанного участия в богослужении, одним из основных составных элементов которого является богослужебное пение. Однако за последние три столетия в практику русского богослужебного пения вошел элемент развлечения, препятствующий молящимся в полной мере воспринимать догматическое и поэтическое богатство Церкви, лежащее в основе богослужебных текстов. Это, в свою очередь, приводит к утрате смысла и значения самого богослужения среди многих наших современников. Преодоление этой проблемы, осознанной с конца XIX века, связано как с именами представителей так называемой московской школы пения, так и лучших регентов и композиторов XX – XXI веков.

Ключевые слова: церковное Предание, церковное просветительство, богослужение, богослужебное пение, апостольское служение, духовная музыка, элемент развлечения, воцерковление, композиторы.

Если понимать светское просветительство как стремление устранить недостатки существующего общества, изменить его нравы, политику, быт путем распространения идей добра, справедливости и научных знаний, то, вероятно, церковное просветительство – это прежде всего забота о воцерковлении человека.

При этом очевидно, что просто приучить человека посещать храм недостаточно. Сегодня тысячи людей регулярно посещают храмы, но часть из них имеют при этом весьма смутные представления и о христианской догматике, и о христианской этике. Именно поэтому мы говорим о воцерковленности как о необходимости каждому войти в Церковь в самом высоком смысле этого слова, т.е. войти в таинство Христовой Церкви, быть причастниками и проводниками Божией любви и мудрости.

Очевидно, что быть живыми носителями апостольских традиций без активного участия в богослужебной жизни Церкви невозможно. Но, как мы видим, сам факт посещения богослужения еще не влияет на преображение человека.

Богослужение «представляет собой основной критерий церковной жизни» — говорит владыка Иларион (Алфеев)[1]. «Самое естественное прославление Творца – это прославление словом и пением… Сущность церковного пения заключается в том, чтобы как можно полнее передать музыкальными средствами смысл исполняемых молитвословий и донести их до всех участвующих в богослужении, ибо хор – это уста молящихся».[2]

Основной чертой православного богослужения является пение. В православной традиции, в отличие от католической и протестантской, «вообще не бывает богослужений, которые совершались бы не нараспев («говорком»); не существует различия между sung Eucharist (литургией с пением) и said Eucharist (литургией без пения). Даже в самом скромном сельском храме на клиросе всегда стоят хотя бы два-три певца»[3].

При этом разнообразие духовной музыки, исполняемой в наши дни, велико. Это и суровые одноголосные напевы, дошедшие до нас из глубокой древности, и сдержанные монастырские четырехголосные напевы, и разнообразные авторские сочинения. Диапазон последних, в свою очередь, колеблется от подражания монастырским образцам до воплощения самых смелых экспериментов, более подобающих светской музыке.

Проникая в жизнь того или иного государства одновременно с распространением христианства, храмовое, предназначенное для богослужения пение становится драгоценной частью общекультурного наследия нации. Пение является выражением общей молитвы церковного собрания, придавая ему порядок и благообразие.

При этом очевидно, что пение церковное не может быть чем-то посторонним по отношению к состоянию души певца. Изначальным мнением Церкви, выраженным святыми отцами христианской Церкви[4], было утверждение глубинной связи между пением и исполнением Божиих заповедей. Иными словами, «правильное» пение в Церкви возможно лишь как прямое следствие праведной жизни. В свою очередь, праведная жизнь становится условием правильного пения.

Святитель Григорий Нисский так раскрывает эту мысль: «Бог повелевает, чтобы твоя жизнь была псалмом, который слагался бы не из земных звуков (звуками я именую помышления), но получал бы сверху, из небесных высот, свое чистое и внятное звучание. Слушатели этого псалма суть в иносказании те, кому ты подаешь пример достойной жизни». Исполняя эту заповедь, «человек уподобляется ангелам, а поскольку пение есть неотъемлемая часть ангельской природы, то и жизнь праведного человека становится пением»[5].

Музыка в храме – «призыв к более возвышенному образу жизни». Эти слова святителя Григория Нисского, являющиеся ключевыми в понимании святоотеческой музыкальной антропологии, полагают основание нового, чисто православного отношения к богослужебному пению»[6], изначально не предполагавшего развлечения в храме случайно пришедших людей или посетителей духовных концертов.

Церковь видит в христианине не некоего «посетителя храма», тяготящегося длительными священнодействиями и чтениями и «просыпающегося» лишь от громких возгласов протодиакона или красивого пения хора. Не бессмысленное выстаивание богослужения в храме, а органическое участие во всем многообразии храмовой жизни, имеющей своей целью обожение, предлагает христианину Церковь. Отсюда и практическое понимание церковного устава не только как чина христианской жизни, но и «восхождения души по некоей таинственной лествице к Богу»[7].

Но отвечает ли сегодня богослужебное пение в подавляющем большинстве наших храмов своему столь высокому предназначению?

Не останавливаясь подробно на рассмотрении богослужебного пения на Руси в исторической перспективе, вспомним, что русская церковная музыка, с принятием в конце X века христианства как государственной религии, развивалась самостоятельно, отлично от византийской музыкальной традиции. «С X по XVII века в России не существовало другой музыкальной профессиональной культуры, кроме хоровой. Пришедшая в Россию из Византии православная вера способствовала подъему культуры государства, т. к. совмещала в себе все виды искусства: скульптуру, архитектуру, иконопись и богослужения, сопровождаемые унисонным пением мужского хора. При каждом соборном храме был свой хор, а при нем – школы»[8].

Однако появление профессиональных хоров, исполняющих и церковный, и светский репертуар, и обособленных от жизни приходских общин, привело к тому, что уже в конце XVII — начале XVIII века древнерусское певческое искусство, создав прочную основу для дальнейшего развития музыкальной культуры, само пришло в забвение почти на два столетия[9]. Этому способствовала и великая трагедия русского народа – старообрядческий раскол. Расколотое по очень интимному – религиозному – принципу, российское общество в начале XVIII века благодаря петровским реформам стало открытым для западноевропейской культуры. На церковное пение стала оказывать влияние вначале польская, затем итальянская и немецкая вокальные школы, несмотря на многочисленные протесты ревнителей церковной старины. «Особый успех у слушателей имели оперные арии, в которых единственная выразительная вокальная линия выступала на фоне гармонического сопровождения. Этот прием позже перешел в духовную музыку — в хоровые концерты итальянского стиля, где верхний мелодический голос играл ведущую роль, а остальные голоса как бы аккомпанировали ему. Также итальянской оперной арии русский духовный концерт обязан манере повторения отдельных слов текста. Если раньше слова священного текста запрещалось повторять, а тем более переставлять местами, и протяженность звучания песнопения достигалась за счет медленного темпа и внутрислоговых распевов, то в концерте итальянского стиля, как и в оперной арии, для создания развернутой музыкальной формы допускались многочисленные повторы и переставления слов»[10].

Мы далеки от того, чтобы утверждать бездуховность западных образцов музыки, оказавших столь сильное влияние на русское богослужебное пение.

Очевидно, что для композиторов, прославивших свое имя сочинением оперных шедевров, начиная со священника Клаудио Монтеверди (XVII в.) и до лучших мастеров нашего времени целью было не только развлечение, но и, как высшее предназначение, духовное совершенствование людей. «Бах говорил: цель музыки — служение славе Божией и освежение духа»[11]. Гендель писал: «Я очень сожалел бы, если бы моя музыка только развлекала моих слушателей: я стремился их сделать лучшими»[12]. В музыке Моцарта Григ усматривал откровение райской красоты. Из цветущего красотой рая музыки, по утверждению норвежского композитора, «мы изгнаны грехами современной жизни»[13].

Но всегда ли высшими целями руководствовались композиторы и певцы и в театре, и в храме? Очевидно, что наряду с оперными шедеврами великих композиторов XVII – XVIII веков мы легко можем найти массу опер-однодневок (и не только опер, но и предназначенных для использования во время католического богослужения произведений – месс, реквиемов, мотетов), основная цель которых состояла в увеселении праздных зрителей. При этом отказавшемуся от своих корней русскому богослужебному пению так и не удалось подняться до шедевров западной полифонии даже в лице лучших своих представителей. Невозможно сравнить уровень музыкального мастерства Бортнянского, Березовского и Веделя с Генделем, Моцартом или Бахом [14].

Именно этой музыке, иногда довольно примитивной и взывающей не к самым возвышенным чувствам человека, мы обязаны внедрению в православное богослужебное пение элемента развлечения, не свойственного прежним видам церковного пения – византийскому и знаменному распевам.

Не стоит забывать, что Русская Церковь в конце XVII начале XVIII века еще не вполне оправилась от трагедии старообрядческого раскола, выведшего многих активных и богобоязненных христиан за пределы канонической Церкви.

В Церкви и обществе оставалось все меньше людей, стремившихся видеть во всем отголоски Горнего мира. Храм, и прежде не всеми воспринимавшийся исключительно как место общественной молитвы[15], после петровских преобразований для значительной части молящихся становится аналогом современного общедоступного клуба, местом, где можно услышать светскую по облику музыку[16], встретиться с друзьями для праздных разговоров. Очевидно, что элемент развлечения был присущ культуре петровской эпохи не в меньшей, если не в большей степени, чем прежде, став с того времени доминирующим в культурной жизни России[17].

Неудивительно, что «певчие и солисты капеллы, обучаемые итальянцами, помимо пения в церкви участвовали (до организации специального хора в 1800 г.) в постановках итальянских и первых русских опер»[18], что свидетельствует о продолжающейся со второй половины XVII века утрате прежнего отношения к богослужебному пению. Достаточно вспомнить сочинение Сарти[19] Slava v vyschnih Bohu для двойного хора и оркестра с пушечными выстрелами, а также безобразное поведение «молящихся» за богослужением.

Иван Алексеевич Гарднер, например, приводит в своей истории богослужебного пения свидетельства очевидцев «гастролей известного в начале XIX века хора Бекетова: «Съезд такой бывает, что весь Тверской бульвар заставлен каретами. Недавно молельщики до такого дошли бесстыдства, что в церкви кричали «фора» (т.е. «браво», «бис»). По счастию хозяин певчих имел догадку вывести певчих вон, без чего дошли бы до большей непристойности… Бекетовский хор пел обыкновенно в церкви Дмитрия Солунскаго, близ Тверского бульвара. В нем отличалась какая-то девушка Анисья (непригожая, впрочем) своим прелестным голосом и методою пения, почти театральною. Вот поют, кажется, “Достойно есть”, и под конец Анисья своим solo и в хоре, а более своими руладами так поразила благочестивых и светских слушателей, что один из сих последних, некто князь Визанкур, выкрещенный индеец, лев того времени, захлопал в ладоши в каком-то неистовом восторге. Такой соблазн был слишком гласен и дерзок, по требованию известного митрополита Платона, г. Бекетов принужден был отправить своих певчих в деревню»[20].

Все это подтверждает мысль И. А. Гарднера о том, что в период украинско-польского влияния,заимствованного от протестантского хорала и им вдохновленного «кантового» стиля, «богослужебное пение перестает пониматься как одна из форм самого богослужения и начинает рассматриваться как музыка, вносимая в храм. Романтика и поэтические настроения в сильной степени окрашивают настроение (эмоциональный элемент!) в церковном пении»[21].

К сожалению, за прошедшие столетия в наших храмах мало что изменилось.

Осталась тенденция воспринимать пение именно как церковную музыку, не вникая в суть распеваемых слов. И наблюдающееся по местам возрождение старых форм пения, (которое не делает певцов христианами автоматически), не меняет общей картины.

Богослужебное пение либо дает человеку приятные эмоции во время молитвы (что более востребовано сегодня), либо усиливает впечатление от текста службы, являющегося по преимуществу, святоотеческим преданием.

Но именно радости от встречи с этими текстами мы, как правило, и не ощущаем, не имея возможности «пробраться» сквозь красивый, но зачастую непонятный текст богослужения к его смыслу – собранию христиан для причащения и прославления Христа. Многие уже смирились с восприятием богослужения как некоей театрализованной мистерии с чувственным и услаждающим пением, на которой народ Божий лишь пассивно крестится и кланяется, внимая действиям и звукам, которые совершают священник и хор.

Это касается и большинства современных композиторов, как правило, не имеющих священного сана и богословского образования, и в силу этого не чувствующих уместность в определенный момент богослужения той или иной мелодии и соответствия этой мелодии слову[22].

Это касается и церковных чтецов и певцов, в большинстве своем не понимающих смысл тех текстов, который они читают и поют, и неспособных уже в силу этого передать смысл.

Это касается и рядовых участников богослужения, как правило, не представляющих, в чем смысл церковных молитвенных собраний, соборной молитвы, подменяющих духовные ощущения сугубо эстетическими.

Если деятельность церковного музыканта является внешним выражением его искренней православной веры и следствием глубокого воцерковления, то его действия, как и все религиозно мотивированные действия священнослужителя или мирянина, неизбежно приобретают апостольский характер, становятся частью апостольского Предания.

Ведь очевидно, что апостольское служение не сводится к пересказу основ православия неверующим иноплеменникам. Гораздо важнее самому стать живой частью апостольского Предания и сообщить свою любовь к Богу и Церкви ближним, подтверждая ее всей своей жизнью.

И церковная музыка вполне может быть частью этой просветительской задачи, частью евангельской проповеди в современном мире.

Как отметил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, необходимо достойно свидетельствовать миру о красоте православия «убедительностью проповеди, глубиной богословских исследований, благозвучием музыки»[23].

«Мы призваны любить Святую Церковь и передавать эту любовь окружающим людям не только словами, но и всем нашим образом жизни, нашим обликом, вторит Предстоятелю нашей Церкви митрополит Иларион (Алфеев). — Кто, как не мы, священнослужители и миряне Святой Православной Церкви, должны быть апостолами и проповедниками Евангелия? Кто, как не мы, должны свидетельствовать перед этими людьми о красоте и силе православной веры, о ее истинности, о том, что она оживотворяет души и сердца людей и способна каждого человека привести ко спасению? Поэтому и сегодня, как в древние времена, стоит перед нами важнейшая просветительская задача, огромное миссионерское поле открывается для всякого человека, который желает быть делателем на ниве Христовой»[24].

Вызовы, которые стоят перед Православной Церковью в наше время, не менее страшны, чем те, которые стояли перед ней сто лет назад. И от того, насколько адекватно Церковь ответит на них, зависит не только ее будущее, но и судьба Российского государства в целом.

И было бы крайне неразумно отказом от апостольского делания превратить Церковь в «музей себя самой», в которой подношения современников были бы лишь идеальными по форме, но искусственными цветами.